Притча о глиняном барашке и девочке Мириам
Примерно двадцать веков назад у одних небедных и весьма престарелых родителей появилась дочка, наречённая Мириам, по смыслу — «госпожа», «надежда». Имя оказалось идеально правильным, поскольку девочке предопределялось стать Матерью Спасителя всего человеческого рода. Но открылось Её предназначение много позже, а сначала Мириам была просто малышкой, вымоленной родителями у Неба.
Дом окружал Мириам любовью, как облаком, Родители — Иоаким и Анна, няньки, служанки, соседи, родня — все тянулись к малышке, сияющей, словно райская ветвь. Да, под нежной золотисто-розовой кожей этого создания струилась кровь древних царей и первосвященников. Да, о Её рождении возвестил ангел. Но и не ведая того, каждый улавливал в облике Девы-ребёнка, в Ее серьёзности и совершенной красе отсвет иных, неземных пределов.
Анна впервые поставила дочку на пол шести месяцев: устоит ли? Она устояла, пробежала семь шагов и, как положено любому ребёнку, возвратилась в объ ятия матери. Тут бы и начать Ей бегать по саду, выходить с нянькой на улицу, возиться в песке с другими детьми (как спустя годы позволит Она Своему малышу). Но Анна приняла решение возвышенно- холодное, словно вершина горы: ножка её дочери не коснётся греховной земли, пока не введут девочку в Храм.
Так и прошли три первых года жизни Мириам в покоях, уютных, прохладных, устланных мягкими коврами, благоухающих курениями. Мать одевала Её в белоснежные платьица, украшала своими ожерельями из золота и caмоцветов. Ребёнок без радости, но покорно сносил их тяжесть. Иногда в гости к Мириам приводили соседских девочек из семей попроще. Они брали сласти, но робели есть; хотели поиграть, но не решались, лишь тихонько прикасались к Ней, чувствуя Её исключительность, и уходили, пятясь, прижимая к груди своих кукол, завезенных нечестивыми торговцами.
У Неё же имелись шарики цветного стекла, мячик, волчок, переливчатая раковина, где шумело невидимое море, да веретено, маленькое, но настоящее. А кукол не было совсем, ведь древний священный Закон иудеев воспрещал изображение живого, особенно человека, а кукла — казалось бы, первая подруга девочек — ужасно походила на человекоподобного идола. Впрочем, куклу Ей и не хотелось: Она видела усилия других детей, когда, играя, они пытались вдохнуть жизнь, в этих разряженных пучеглазок. Гораздо больше Её манили отцовские священные свитки. Вот где ощущалась сила жизни! Отец открыл Ей, что в свитках живут буквы, складываясь в слова, а слова — в молитвы.
Но однажды, когда Мириам разговаривалa со свитком, укрыв его расшитым материнским покрывалом, простодушное cepдцe одной их служанок дpoгнуло. Она метнулась куда-то и, вернувшись, поставила на ковёр у ног девочки маленького глиняного барашка с позолоченными рожками. Малышка засмеялась и, поцеловав игрушку, забавлялась с ней до вечера. Но отец, придя благословить дочь на ночь, брезгливо пнул носком бедного барашка, и тот paccыпался горсткой праха. Мириам впервые заплакала так глубоко, горько и тихо, как дети не плачут. Возможно, Её сердца коснулось предчyвствие будущей крестной смерти Сына, назвавшегося Агнцем Божиим.
А спустя годы показалось Ей чудом, когда в пещере Вифлеемской мальчик робко поставил в изголовье яслей глиняного барашка — свой дар Иисусу. Игрушка столь походила на разбитую когда-то, что думалось: это он и есть. В тот миг глиняный агнчик возрадовал Матерь Божию больше, чем золото, поднесённое волхвами.